- Весь процесс — шесть лет. Это кино очень тяжело делалось, потому что не получили должного внимания и поддержки. Приходилось всё делать самим. И это потребовало очень много усилий. 

- Два года назад отмечалось пятидесятилетие полёта Гагарина в космос. Не хотели к этой дате приурочить выход фильма? 

- Я к ней и делал. Но в связи с реорганизацией в киноотрасли у меня были паузы ненужные. Задерживали финансирование. В кино много сезонов, времён года, приходилось постоянно какие-то делать изменения. 

- Мы сначала сделали показ в «Октябре», 12-го апреля, в День космонавтики. Наши партнёры с семьями пришли, чиновники. После этого мы делали показ в Вене, в ООН, в управлении космической отрасли (Управление по вопросам космического пространства ООН — прим.). Потом в Музее космонавтики, и региональные мы делали показы. И был телемост по крупным городам, мы выходили на связь с журналистами и со зрителями. Насколько хорошо приняли фильм на показе в ООН? Для меня было удивительно, потому что они же субтитрованную смотрели копию. Со мной сидела начальник управления всех космических дел, астрофизик из Малайзии, такая в годах, но известная астрофизик. Она уже лет пять сидит на этой должности. Выборная должность. Потом была Елена Гагарина и, в основном, работники ООН и послы. Посол Казахстана, вот такого плана люди были. И вот прямо женщины плакали, мужчины были в восторге. В целом очень душевно прошло. 

- Да-да, я вот сижу, слышу: кто-то всхлипывает. Я думаю, странно, то ли мне кажется… Посмотрел направо, смотрю — она. Я не ожидал от женщины из Малайзии, что она будет читать субтитры… Всё равно через субтитры, мне кажется, теряется как-то восприятие… А вот нет. Для нас Гагарин — фигура привычная, а для них это нечто большее? Для них он на самом деле абсолютно не менее ценен, чем и для нас. Это я уже понял. Реально все без исключения его любят, это целая эпоха, и эпоха такая, на самом деле, с точки зрения коммуникации между нациями, более-менее период такой мирный, и энтузиазма было много. Поэтому свидетели этой эпохи, они вообще реагируют очень остро. 

- Елена эмоционально восприняла кино, для неё это ещё более трогательно смотреть, потому что там есть линия с её мамой, связанная с рождением детей. Есть эпизод, где она маленькая. Поэтому, там, сцена прощания, когда он улетает на Байконур, вот эти все моменты, они, конечно, трогательны. 

- Я давал читать сценарий и просил сам поправки. Мне важны были точности такие бытовые и про географию, чтобы не было пробелов. Но цензуры не было. 

- Да, несколько проектов уже начинали делать, и они остановились на этой стадии. 

- Я особо не расспрашивал, но я так понял, что многие хотели делать из этого какие-то сенсации, надуманные какие то драматургические ходы. Надо было показать, например, как ему было тяжело в это время, как его советская машина использовала. В общем, максимум преувеличений, которые в принципе… ну, для молодёжи, они просто эпоху не знают, они могли бы это переварить, но для среднего и зрелого поколения это, конечно, было бы… это явно не соответствовало тому, что было. 

- Естественно, всё это было, да. Но не в такой форме. А здесь были проекты такого рода, что, я не знаю, разные какие-то сумасшедшие версии, что он, там, в сумасшедшем доме, что у него двойник, что он вообще из космоса не вернулся, его инопланетяне забрали. Масса была глупостей. Я не знаю конкретно об этих проектах, но то, что вокруг его фигуры было много ненужных дешёвых сенсаций, — это так. 

- Да, потому что в киноформат войти сложно. У нас написана вторая часть, на самом деле. И она не менее интересная, поверьте. Там очень много… Там трагедия действительно была его внутренняя: он хотел летать, его партия не пускала, потому что он был нужен как козырная карта, как джокер, образно говоря, в политической борьбе и в контроле над соцлагерем и развивающимися странами. Поэтому, конечно, его приглашали везде, с ним хотели встретиться все от королевы Англии до, там, какого-нибудь… одиозной какой нибудь фигуры. И естественно, в этом смысле он был такой посланник Советского Союза и очень много решал, много решал в поддержку тех или иных режимов. Любовь народная, она, собственно, через него передавалась. 

- Об этом знают меньше, но мы нашли хороший материал. Во-первых, он дружил с Фиделем Кастро, он был знаком с Че Геварой, такие знаковые вещи. 

- И конечно, что касается гибели Гагарина, — это еще более тёмный момент. 

- Это вообще отдельное кино, на самом деле. Там очень много версий, а реально никто не знает главную причину. Это чисто уже такой триллер получается. 

- Моё-то мнение, что естественно нет. Но в воображении допустить можно всё, что угодно. Но то, что у него были какие-то соперники… ну, не то чтобы соперники, кто там с ним мог соперничать, с космонавтом номер один! Ну, недоброжелатели и завистники — конечно, они были. И вы знаете, например, что Хрущёв обожал Гагарина, а Брежнев относился с ревностью, потому что популярность Гагарина была значительно выше за рубежом и в России. Поэтому Брежнев, он его старался задвинуть в тень. 

- Он такой и был, я считаю. С точки зрения отношения к Гагарину. Он его обожал. И он же был, извиняюсь, не полный идиот, он просто со своими моментами… Понятно, и глупостей он наделал, мы даже знаем, каких, не будем вспоминать кукурузу и так далее. Но в целом он был в отношении Юрия Алексеевича абсолютно адекватен, он его обожал и, естественно, у них были такие нормальные отношения. 

- Сложно было искать современного Гагарина? 

- Начинать процесс было сложно, потому что понимали, что здесь нельзя ошибиться. Я думаю, что нам повезло немного, потому что, когда появился Ярик (исполнитель роли Гагарина Ярослав Жалнин — прим.), для меня сразу было понятно, что это явный кандидат. Мы стали искать ещё, но я понимал, что если не найдём никого… Я увидел на пробах, что очень интересный вариант Гагарина. 

- Он немножко помоложе выглядел, но у нас же всё-таки растянутый период. Мы подхватываем его, когда ему было двадцать лет, и ведём до двадцати семи. 

- Королёва очень здорово сделал Филиппов Михаил Иванович, сделал по-своему. Он у нас более интеллигентный, мягкий, потому что мы знаем, что Королёв был достаточно жёсткий человек, и понятно почему: на нём, в принципе, всё держалось там. В этом случае у нас получился такой с характером Королёв, но с проявлениями человечности. И мне кажется, роль удалась. Материала очень много было. И он читал, и мы обсуждали, поэтому работа над образом совместная была. 

- Мы совместили живые вещи, ракету мы строили в натуральную величину, космос мы делали, естественно, поэтому, когда мы всё это сложили, у нас такой полный эффект присутствия в космосе зрителя вместе с космонавтами. И все эти перегрузки, невесомость, зритель переживает это вместе с космонавтами и за этим следит. 

- Да, мы ребят тренировали, чтобы это было естественно. На гагаринской центрифуге крутился Ярослав. 

- Да нет, он спортивный парень. Мы его сажали в Як, такой Як тех времён, сохранился более-менее в нормальном состоянии, может летать. Но там не каждый артист бы сел туда. Мы в небе снимали. Там был пилот первый, но мы так снимали, что как будто Ярослав у нас. Он сидел на втором месте. И были там все эти петли, видно даже по глазам на монтаже, там кадры, где у него глаза вылезают из орбит. 

- Это режиссерская фраза, я её просто процитировал. Мы не хотели, чтобы был рафинированный у нас образ человека, которым, естественно, грешила советская машина пропаганды. Нам хотелось докопаться до настоящего Гагарина, какой он есть. 

- Во-первых, получилось так, что мы были поставлены в такой более жёсткий режим. Не знаю, видимо, хоккеист Харламов имеет большее значение, чем Гагарин для деятелей кино, которые распределяют эти деньги. Но мы не в обиде, мы понимаем, что у нас жёсткий бюджет, что мы должны сделать жёсткое хорошее кинотеатральное кино, которое будет идти везде. Мы с этим справились. Но сейчас, опять же, с бюджетом на прокат, опять нам выдали в последний момент и выдали в четыре раза меньше, чем Харламову. Поэтому чего там удивляться, что кино стоит в кинотеатрах по росписи гораздо скромнее. Потому что для них это сигнал: если на Гагарина не дают нормальный бюджет, значит, что-то там не то. Это ошибка этих деятелей, которые сделали эту реформу кино, и тех, которые сейчас этим занимаются. Я считаю, что это принципиальная ошибка. И просто жалко нашего зрителя. Потому что люди спрашивают: а где смотреть? А выбора-то не так много. У нас всего на круг, на всю страну, включая СНГ, 500 копий они смогли расписать. Ну, это вообще позор. Поэтому это печальная вещь. Но кино будет работать, кино абсолютно зрительское. 

- Я сразу могу сказать, что вот эти премьеры региональные… Вот только из Нижнего Новгорода вернулся. Люди просто очень эмоционально воспринимают кино, без исключения нравится, ни одного отрицательного отзыва, по крайней мере, мне, когда я сижу напротив большого зала, пресс-конференции. И здорово, что молодёжь очень сильно, правильно реагирует на это, потому что они не ожидали, что так было. Они, фактически, были обмануты. Потому что последние двадцать лет навязывается образ, там, дремучего совка, ужасного, где жили их родители, и которые вырвались… Какая-то тюрьма народов, в общем. Но это же бред. И когда они видят, как это было, для них это шок. У них появляются вопросы. У них, во-первых, возникает чувство гордости за страну, и это некий мостик с поколениями, со старшими, чего как раз нет, не хватает. И в целом, это, конечно, очень здорово работает на идеологическую, скажем, составляющую сегодняшнего дня.